Экфрасис — особый жанр, «отражение отражения». Текст, описывающий предмет — и не только искусства, подчас становится литературным перформансом, историей-шкатулкой. Подобрали для вас пять художественных и две нехудожественные книги, в которых арт-объекты и те, кто их создает, играют особую роль. В этих книгах каждая деталь имеет значение, еще глубже раскрывающее замысел автора. 

Анна Баснер «Парадокс Тесея»

 В Петербурге действует группа подпольных реставраторов. Партизанская артель слаженно и… нелегально восстанавливает облик любимого города. У них есть цель, идеология и дух авантюризма. Но нет понимания, куда приводят овеществленные мечты. 

Анна Баснер создала удивительный сплав приключенческого и производственного романов. Бонус для любознательных: издание снабжено библиографическим списком специализированной литературы.

«Здание представляло собой нечто вроде иллюстрированного учебника, всякому залу в нем соответствовал отдельный исторический период или стиль. Создавалась неповторимая музейная гармония, но, что приятно, без затхлости запасников и стылых витрин. Те же горельефы использовались для практики: студенты частенько упражнялись в светотени прямо здесь, на проходе. Переносили на бумагу то треснувший мускулистый торс, то ощеренную змеиную морду, то обломок руки, торжественно сжимающий пустоту.

Но сейчас, в непогоду, все пространство залил тусклый молочный свет. Объемные фигуры вдруг утратили контрасты, и юные рисовальщики, побросав на перилах балюстрады карандаши и эскизы, ушли на перерыв»

Олег Постнов «Антиквар» 

Ну какие страсти могут разгореться в жизни довольно скучного человека? Но собирателю старины вляпаться в историю криминального толка почти ничего не стоит, тем более что и юность его не так безоблачна и невинна, как могло бы показаться на первый взгляд. 

Сборник стилиста и исследователя литературы Олега Постнова — очередной интеллектуальный ребус: можно следить за перипетиями сюжета, а можно пытаться отгадать, какие аллюзии и цитаты зашил лукавый автор между строк.

«Он работал несколько недель. Итог был удивительный. На полотне Абрама Соломоновича причудливым образом смешались все те новшества, которых он прежде себе не позволял, с тем, что он писал и раньше, поданном, однако, теперь уже в совершенно ином ракурсе. Картина изображала коровницу, какую-то бабку доярку. Однако эта бабка вся была написана перекрещивающимися квадратами, четвероугольниками, трехугольниками и кругами. Огромная, даже страшная бабка давила воображение»

Алекс Данчев «Сто арт-манифестов: от футуристов до станкистов»

Сто лет новейшего искусства и по одному высказыванию на каждый год — от ярчайших представителей своей эпохи и направления. Алекс Данчев собрал удивительные истории, в которых личность и производимые ею смыслы связаны неразрывно и повлияли на культурный дискурс так, что порой вы даже не подозреваете, кому быть благодарным за заполняющие мир детали.

«Манифесты некоторых художников до ужаса серьезны. Другие — не очень. Цитируем живые скульптуры Гилберта и Джорджа (M80), „Господь по-прежнему плотничает, так что не покидайте свою лавочку надолго“. Одни колеблются между подстрекательством и шутовством; другие звучат чудно; у третьих и вовсе какая-то тарабарщина. Художник как автор полон сюрпризов. Так, живописцев нередко считают глупыми или бессмысленными, и уж совершенно точно — невнятными, неспособными или не желающими объясняться. На самом же деле многие художники — талантливые писатели и — только произносите это шепотом — проницательные мыслители»

Ай Вэйвэй «1000 лет радостей и печалей»

Одна из самых влиятельных персон в художественном мире, сын известного поэта, человек, переживший «культурную революцию» в Китае, покинувший родину и вернувшийся домой, Ай Вэйвэй — фигура настолько многогранная, что эта книга просто не могла бы не случиться: жизнь как арт-перформанс.

«В Школе дизайна живопись нам преподавал ирландский художник Шон Скалли. На первом занятии я положил на пол большой лист рисовой бумаги (размером с двуспальную кровать) и без труда китайской кистью для каллиграфии нанес на нее контур человеческого тела. Уверенность и ловкость моих движений привлекли внимание остальных студентов, и они встали вокруг, чтобы понаблюдать. Я был полностью поглощен работой и только окончив ее, заметил, что Шон стоит прямо у меня за спиной. Он холодно сказал, что в жизни не видел ничего хуже»

Евгений Кремчуков «Фаюм»

Многие слышали о фаюмских портретах — детализированных и поразительно реалистичных изображениях, сохранившихся с античных времен. Но мало кто знает, что фаюм — это еще и новелла, дарующая бессмертие. Не буквальное, но исполненное смыслов и надежды продлить память в веках, когда физического тела не станет. Для того чтобы создать фаюм, надо вжиться, уйти в воображаемый мир. Но что, если однажды создатель собьется с пути и не сумеет вернуться в реальность?

«...в отличие от большинства коллег, никогда не был простым „костюматором“, как небрежно называл он таких про себя. Переодеваясь перед выходом на улицу в мундир полковника гвардейских гренадеров, он всегда мимовольно перенимал до вечера и личность первоначального его владельца. Так и теперь, становясь персонажем, он погружался в ту глубину, или поднимался на ту высоту, или смещался в ту сторону, где начиналось действие будущей новеллы. Оставалось только написать саму историю, конечно же не списывая из биографии прототипа, но прибавляя к ней. Ведь фаюм — он как портрет: в нем пребудет навсегда то, чего не было, а после него стало»

Владимир Лидский «Тёмная Лида»

Каждый текст в этом сборнике написан единым предложением и лишен заглавных букв. Эти истории сами по себе объекты искусства, но не стоит рассчитывать на бессюжетность этой прозы. Лидский пишет бесстрашную и бесстрастную летопись горьких лет, раскрывая реальные исторические события через судьбы маленьких людей, своей предполагаемой давней родни. 

«...осторожно трогаю истёртый почти до основания обложечный бархат, переворачиваю ветхие листы, вдыхаю их запах, который нельзя описать, а можно лишь обозначить как запах эпох, и вглядываюсь в лица на старых фотографиях: вот дагерротип моего прадедушки Чижика Красивого, застывшего на века рядом с супругой, — она в кружевном чепце и пышном провинциальном платье, он — в сюртуке, с роскошной купеческой бородой...»

Рагим Джафаров «Картина Сархана»

Все начинается как триллер: незнакомцы, попавшие на закрытое мероприятие, таинственный объект, привлекший внимание всех на свете, загадочный художник, сюжетные твисты, — но оказывается историей болезненной одержимости и попыток выйти из лабиринта собственного безумия. 

«Лиза вышла в гостиную, нажала кнопку и посмотрела в окно. Расползавшиеся в стороны шторы создавали ощущение того, что никакого города за окном нет, как и самого окна. Перед ней экран, на котором прямо сейчас генерируется городской пейзаж. Сначала прорисовались центральные фигуры — закатное небо и куцые облака. Потом отражавшие закат, пламеневшие небоскребы. Потом дорисовались детали — красные и белые огни фар, зеленые огоньки светофоров. А в последнюю очередь — машины и люди. Солнце уходило очень быстро, и, по мере того как темнело за окном, Лиза все четче видела собственное отражение»