К выходу цикла рассказов «Острые» попросили Анну Павлову продолжить 5 предложений о писательстве.

• Когда вышел мой дебютный сборник, я почувствовала облегчение, будто текст от меня окончательно оторвался и теперь будет жить свою жизнь, которая от меня не зависит. Очень приятно выпустить книжку в мир, чтобы она дальше сама разбиралась, и освободить голову для чего-то нового. Приятнее всего, что когда текст уже существует где-то, кроме документа на компьютере, ты перестаешь бесконечно его оценивать, критиковать, сомневаться, справилась ли. Он теперь просто есть, и этого не изменить. А когда ты привыкла из-за всего тревожиться, такие моменты очень ценны.
• Больше всего в писательстве мне нравится перечитывать написанный кусок спустя неделю и наконец понимать, что хотел сказать автор. Когда картинка окончательно сложилась и прошло достаточно времени, чтобы оценить ее трезво, получается почувствовать удовлетворение от работы. На этапах продумывания сюжета и написания текста все-таки больше тревоги, сомнений, нервного курения и хождения по комнате кругами. Впрочем, мне еще нравится ресерч — изучение материала, разговоры с консультантами, поиск литературы и парад глупых запросов в «Гугле». Создается ощущение, что занимаешься чем-то важным (хотя это и вправду важно), но пока ничего не пишешь, не сидишь часами перед клавиатурой, не ходишь по комнате и не задаешься экзистенциальными вопросами. 
• Писатель, манера которого мне кажется привлекательной, это Набоков, если нужно выбрать только одного. Довольно банально, но я искренне считаю, что он написал одни из лучших текстов на русском языке, собственные переводы считаются. В частности, любовь к нему повлияла на выбор темы моего дебютного сборника: Набоков часто описывал пограничные состояния и болезненные реальности, а среди его героев, мне кажется, сумасшедших (в той или иной мере) чуть ли не больше, чем здоровых. Признаюсь, что бессовестно вдохновлялась и «Бледным огнем», и «Соглядатаем», и «Защитой Лужина». Прямо не называя болезнь болезнью, Набоков сближает условную норму и условную патологию настолько, что они становятся гранями одной искаженной призмы, а истинная реальность все равно ускользает, непостижимая ни здоровым, ни больным восприятием, и это сделано блестяще. А если отойти от моей темы и сказать проще — слог Набокова во многом сформировал мой вкус в литературе, а некоторые вещи, в частности «Лолита», глубоко и болезненно отзываются во мне по личным причинам.

• Труднее всего мне пишется название! Каждый раз долго-долго мучаюсь, чтобы в конце концов прийти к самому первому варианту. А еще — начало текста. Мне кажется, страх перед белым листом — довольно распространенная писательская проблема. Я считаю большим везением, когда сразу придумывается первое предложение, иначе застрянешь на пару часов. Но даже если на листе что-то уже вымучилось, бывает трудно подступиться к героям, прощупать их, узнать, каждого — как нового человека. Бывает, пишешь диалог и сама себя останавливаешь: «Ну не, он бы так не сказал». Причем это совершенно не зависит от того, насколько досконально персонаж продуман заранее. 
• Когда я заканчиваю текст, я чувствую пустоту, но не гнетущую, а приятную. Иногда для борьбы со стрессом советуют рвать бумагу, ломать вещи, ходить в специальные комнаты, где можно все крушить, и мне кажется, ощущения после сопоставимы. Не потому, что само написание текста — обязательно нечеловеческие мучения, мы все-таки перед ноутбуком сидим, а не уголь в шахте добываем. Ты просто живешь с темой, с какой-то болью, а потом даешь ей выход, снимаешь ее, как жмущий ботинок, и кровавая мозоль уже не болит — только пульсирует.