В издательстве «Альпина.Проза» вышел новый роман Екатерины Манойло — «Золотой мальчик». Чтобы рассказать о приключениях мальчика с необычным даром, автор летала в Магадан, брала интервью у золотодобытчиков, изучала местную мифологию и даже встретилась с медведем. История создания романа — в интервью Екатерины Манойло. А читать электронную весрию и слушать аудиокнигу уже можно эксклюзвно в Яндекс.Книгах.

Блеск золота задает тон

— «Золотой мальчик» — это история ребенка, который чувствует золото, черпает из него жизненную силу, но при этом становится мишенью для всех, кто хочет воспользоваться его способностями. У Вити, золотого мальчика, дар или проклятие?

— Любой подобный дар может быть одновременно и проклятием. Как будто одно без другого и невозможно.

— В романе «Отец смотрит на запад» присутствовал магический реализм. В «Золотом мальчике» его намного больше. Почему вы повысили градус магического?

— В романе должен быть баланс: если я убираю одно, то должна добавить другое. В «Золотом мальчике» я уменьшила градус насилия и мрака. При этом я добавила положительную мать главного героя, Сильву. Добавила больше света и приятных воспоминаний.

В предыдущих романах быт я описывала как сквозь жировую пленку — неухоженность, заброшенность. В «Золотом мальчике» все сверкает чистотой. Блеск золота будто бы задает тон. 

Помните сцену? Утро, родители собираются в дорогу, а мой мальчик смотрит мультики, делает завтрак «Несквик». И когда он выезжает из дома, город ему кажется красивым, солнце светит. Он рассматривает облака. Это детские приятные воспоминания и даже обещание счастья. В предыдущих книгах у меня такого не было.

— Как бы вы определите жанр «Золотого мальчика»?

— Приключенческий роман взросления, может быть?

— Мне тоже так кажется! Магический реализм в сцене с курицей становится немного мамлеевским, как мне показалось. 

— Мамлеевская сцена с курицей — это как раз привычная мне территория (смеется).

— «Отец смотрит на запад» и «Ветер уносит мертвые листья» были написаны от лица девушек. Главный герой «Золотого мальчика» — мальчик-подросток. Как вы перестраивались на новую оптику? Что помогало писать от лица Вити и передавать его чувства?

— Это было принципиально для меня — попробовать новое, написать не от лица девушки. Но при этом у главного героя «Золотого мальчика» есть мать, Сильва, я иногда писала и от ее лица. 

Все-таки Витя ребенок, а детство мне понятнее. Написать роман от лица взрослого мужчины — это следующий уровень, которого я достигну книги через три, может быть, даже дольше. Я пока не чувствую, что способна зайти на эту территорию. А ребенок мне понятен. 

Я много раз проверяла свои мысли на знакомых мужчинах. Спрашивала: «А как бы ты поступил?», «В такой ситуации ты испугаешься или тебе будет любопытно?» О некоторых вещах я спрашивала, чтобы написать от лица мальчишки, а не девчонки. И мои бета-ридеры нет-нет, да говорили: «Ты чего, он же пацан, не будет он так делать!»

«У меня будто лампадка загорелась в груди: “Вот оно!”»

— Как вы придумали Сильву, маму главного героя?

— Я не хотела создать очередную маму-монстра. А она нет-нет да и создавалась. Я себя била по рукам еще в первых черновиках: нет, Сильва такой стать не должна!

Еще до синопсиса со мной случились две истории, связанные с мамой золотого мальчика. Первая: я приехала в Музей золота в городе Берёзовском (Свердловская область). И я увидела имя женщины, которая его создавала еще в 1970-м, — Сильва Соломоновна Опенкина. Я в тот же момент узнала, что значит это имя, Сильва — «лесная». И подумала: «Боже, как прекрасно, мне подходит! Именно такое имя будет у мамы золотого мальчика». 

Вторая история произошла со мной на выставке современной художницы Натальи Занчевской. На ее картинах — девушки с косичками. Это мэтчилось с моим романом «Отец смотрит на запад». Я подумала: может, нам коллаборацию сделать, открытки напечатать. Пришла на выставку и вижу, что к ней не подобраться. Книгу я для нее подписала, подарила, а поболтать возможности не было — много людей. Я немного расстроилась, у меня же был план. А я человек-план, все рассчитала, чтобы попасть на ту выставку. И у меня ничего не получается.

Думаю: «Ну, ладно. Теперь смотри на всех и запоминай». Это был сбор фактуры. Художники — интересная аудитория, можно было набрать каких-то классных деталей. И вот я за всеми наблюдаю.

И тут подходит ко мне женщина и говорит: «Классно, вы тоже с косичками, давайте я вас сфотографирую». И после этого мы разговорились. Она рассказала, что у нее есть взрослый сын, а мне это было интересно. Один из случаев я забрала в роман.

Та женщина считала, что у ее сына отсутствует ген страха. Она готовила на кухне и услышала: «Мам, мам, мам!» А она знает, что его дома нет, он на улице. Их квартира — на пятом этаже. В какой-то момент она поворачивается к окну. Сын стоит на карнизе, по пожарной лестнице забрался. Какой ужас она при этом испытала! Она рассказывает, а я чувствую, будто у меня лампадка в груди загорелась, горчичник. Я чувствую: «Вот оно!»

После разговора я подумала, что в романе точно появится эта лестница. Но моего героя на нее поднимет зов. Золото будет его звать! Это будет опасно и доставит сильные неудобства и самому мальчику, и его семье. А та женщина с выставки стала первым прообразом Сильвы.

— В «Золотом мальчике» яркий образ 90-х. Почему вы выбрали это время для своих героев?

— Я выбирала не эпоху, а события. С чего все началось? Я услышала историю, что в 90-е мой ровесник перевозил золото на себе и продавал в Вильнюсе. И подумала: ничего себе детство! Мое детство вы видели в романе «Отец смотрит на запад». А у кого-то — золото. Если бы эта история происходила в другие годы, я бы взяла их. 

Цели рассказать об эпохе у меня не было. Мне, наоборот, было приятнее окунуться в другие временные рамки. В «Золотом мальчике» они тоже есть. Викентий рассказывает о событиях, которые произошли в 1930-м. Это маленький эпизод. Но для него я много читала, погружалась. У меня даже был смешной чатик, где я у друзей-охотников спрашивала, как построить охотничий домик в лесу, из какого дерева. Работа с другой эпохой подразумевает много ресерча, глубинных интервью и экспертизы.

Уехать на север и остаться без связи на пять дней

— Вы рассказывали, что собирали фактуру в Магадане и брали интервью у местных жителей. Может быть, есть истории, которые вам особенно запомнились?

— Могу сказать, что я много где была, но эта поездка стала одной из лучших. Возможно, потому, что там не работала сотовая связь и я была человеком без интернета. 

Прилетаешь в Магадан, берешь машину и едешь в Ягодное — 600 километров. В Ягодном нет гостиниц, только квартиры посуточно, найти такую — тот еще челлендж. А чтобы добраться из Ягодного в Штурмовой (в «Золотом мальчике» — Штормовой), нужно ехать еще два часа на машине. 

В Штурмовом снова работает артель по добыче золота. И туда нельзя заезжать. Но если говоришь, что на местном кладбище у тебя лежит родственник, то тебя пропускают. 

Штурмовой — давно уже вымерший поселок. Там много руин, все дома практически разрушены. Но при этом там все еще живут люди. Многие из них — вахтовики, которые добывают золото. Некоторые селятся в заброшенном жилье. Как в «Простоквашино», полдеревни — заброшенные избы: «Живите, сколько хотите».

Мы были в одной из квартир. Там живет Михаил, вахтовик, он добывал в Штурмовом золото в 90-х и приезжает туда до сих пор. Его жилье похоже на некий склад: там висит картина из другого дома, табличка с координатами поселка. В одной из комнат — спортзал, куда он принес спортинвентарь из разных квартир. С ним интересно было говорить. 

Я спросила Михаила: «Когда вы уезжали домой, что привозили семье?» А он говорит: «Так золото привозили якуты́». Вот так он сказал. Михаил был последним, с кем я говорила в Штурмовом, от других я такого не слышала. Суть в том, что они были местные, их это не интересовало, они-то не покупали подарки! А ему нужно было ехать к жене и дочкам. Поэтому он помнит, как приезжали якуты, ставили на улице стол и раскладывали якутское золото. У них его покупали все, кто приезжал в Штурмовой вахтовым методом. 

Так Михаил мне помог придумать одного из героев. Я думала: мальчик растет, а друга у него нет, а должен быть. После той истории появилась якутская семья, в которой живет Ухханчик. 

В Штурмовом с весны по осень живет женщина, которой уже больше 70 лет. Она аборигенка — родилась в Штурмовом и считает его своим домом. Она мне передала боль за эту землю, которую перекапывают и перекапывают, ну сколько уже можно. И там почти ничего не растет долго. Когда едешь из Магадана, то видишь — здесь была жизнь, школа работала. Понастроили домов, уехали, а руины остались. Это выглядит жутко несправедливо по отношению к земле. Что-то из ее рассказов я тоже вшила в свой текст.

Мы ходили с той женщиной по ягоды, встречались на сопке. Она мне сказала тогда: «Главное, мишку не встретить». Я, как совершенно городской житель, думаю: а что делать, если встретим? Моей защитой от медведя была карманная сигнализация — нажимаешь, и она громко орет. У нее вообще никакой защиты не было. Только «Дай бог, не сегодня». 

— В романе ярко звучит тема возвращения домой: Сильва возвращается в Штормовой, на родину своей матери, в разрушенный дом, где жили когда-то бабушка и дедушка, который был репрессирован. Их фотографии, рассыпанные янтарные бусины — сцена запоминается. Есть ли реальные истории, которые легли в основу этой сюжетной линии? 

— У моей мамы были янтарные бусы. Всегда какие-то украшения нет-нет да и появляются в моих текстах. 

Думаю, что поиск корней, возвращение домой — это тема, которая со мной еще с первого романа «Отец смотрит на запад». Она острее возникла в моей жизни после выхода книги, потому что пошла волна интервью, обратной связи, где многие люди тоже об этом говорили.

 Хотя «Отец смотрит на запад» больше о поиске идентичности. О том, что мы, метисы, не можем примкнуть ни к одной, ни к другой национальности. Из-за этого и чувство дома немножко прибито. Моя героиня, Катя, из маленького поселка переезжала в Москву, а потом возвращалась обратно. А второй роман, «Ветер уносит мертвые листья», — вообще бесконечный побег.

Тема возвращения домой меня волнует. Иногда я чувствую, что есть люди степные, кочевники, есть люди лесные, есть люди гор, есть те, кто у воды живет. Ты можешь не знать, откуда человек, но вы говорите, обсуждаете глубинные вещи. И тут — бац! — вы понимаете всё без слов. И если спросить, выясняется, что не ошиблись. Как будто это еще один элемент, из которых мы складываемся: гендер, возраст, национальность, образование, культурный бэкграунд и место, где ты родился.

Когда я начала работать над «Золотым мальчиком», то зафиксировала для себя — все люди, с которыми я говорила о Штурмовом, любили его. И это было странно. Мне даже казалось, что это неискренне, я не могла понять почему. Это были какие-то поэтизированные строки: «Ах, какая там ягода…» Я чувствовала вызов — поехать и посмотреть своими глазами. И оказалось, что там правда хорошо. Это удивительное место. И сам поселок, как я и писала в романе, словно в ладошке у Господа, в окружении сопок. Мне было важно прочувствовать это самой и написать о тяге к месту.

Встреча с медведем

— Почему в романе появился образ медведя и как его стоит трактовать?

— У Анатолия, отца золотого мальчика, есть прототип, его звали так же. К сожалению, этот человек погиб, поэтому я говорю о нем в прошедшем времени. Анатолий работал на прииске бульдозеристом, а до этого преподавал в школе изобразительное искусство. В Штурмовом он расписал школу и ту самую табличку с координатами поселка, которую я тоже упоминаю в романе. 

Анатолий рассказывал мне историю, как за ним однажды гнался медведь. Более того, шкура того медведя у него еще и дома висела, и он мне ее показывал. Она была огромная! В моем представлении медведь либо сказочный, либо такой, как в зоопарке или на Discovery. Тот зверь был совсем другой. Его образ отложился у меня в памяти. И со временем в истории появились Анатолий, Сильва и медведь.

Некоторые образы проникли в роман из жизни. Когда вышла книга «Отец смотрит на запад», я приехала на кладбище к отцу. Мне важно было поставить точку. Я читала ему роман. Кладбище было в степи, а вокруг него ров — от скота. И я забрала ров в текст «Золотого мальчика». Но в Штурмовом никогда в жизни не было коров, поэтому в романе ров вырыли от медведей. 

В Штурмовом я побывала на местном кладбище, а на обратном пути к нам вышел медведь. Это было невероятно. Происходящее выбивало меня из реальности. Когда пишешь книгу, ты как будто в ней живешь — у меня абсолютно так. И тут какой-то сдвиг — на дороге медведь, как будто я в книге, как будто я — Сильва. Так странно. Кстати, я этого медведя успела заснять. В книге будет его фотография. Как после этого не писать магический реализм?

«Золотой мальчик был похож на Сергея Есенина»

— Обложку и иллюстрации к роману «Золотой мальчик» создавала художница Таня Ахметгалиева. Именно вы предложили сделать из книги арт-объект в коллаборации с этой художницей. Расскажите, как проходила работа над иллюстрациями?

— С работами Тани я познакомилась благодаря Владимиру Сорокину: она выступила иллюстратором немецкого издания «Банкета». В России книга не продавалась, мне ее привезла подруга. После этого я нашла Таню в соцсетях, подписалась на нее. Спустя время та же подруга мне говорит: «Она прочла твою книгу “Отец смотрит на запад” и в восторге». Мне это было очень приятно. Мы с Таней встретились, стали дружить, следить за творчеством друг друга. 

И я однажды говорю: «Таня, я буду писать роман “Золотой мальчик” (название я уже знала, хотя еще работала над «Ветер уносит мертвые листья»). Там будет мальчик и золото. Может быть, тебе интересно будет вместе поработать?» Она ответила: «Конечно, пиши!» 

В «Золотом мальчике» достаточно пространства для иллюстраций. Там столько света и каких-то фантазий, магической, мифологической истории. И спустя два года я снова написала Тане, когда смогла уже рассказать ей идею книги, а затем и скинуть верстку. Мы начали работу — кто что видит под каждой главой. Интереснее всего было создавать портрет мальчика. Мне нравится, каким он получился. Кстати, сначала он почему-то был похож на Сергея Есенина. Мы работали над тем, чтобы этого сходства избежать.

Девочка и звуки

— Как в романе появилась Саша — девочка, воспитанная радио?

— Когда я писала Сашку, поняла, что звуки очень важны для меня. В романе «Отец смотрит на запад» Катя ходила с плеером, на который записывала звуки. В книге «Ветер уносит мертвые листья» тоже были описаны многие звуки. И во время работы над «Золотым мальчиком» я поняла, это моя история.

Мне всегда было интересно фиксировать звуки. У меня есть диктофон. Я записывала на него семинары в Литинституте, свои впечатления от музея Паустовского в Люблино — шла и говорила. У меня есть звук Третьего транспортного кольца, звук машины. Записан дождь — 7 минут. Зачем?

Мне кажется, я люблю разбирать звуки. Когда монтируешь, у нас есть звуковая дорожка и изображение. Я вырезаю из него контекст, накладываю звук. Есть звук с микрофона, голос, а есть интершум. Кошка замурчала — это еще одна дорожка. Мне кажется, наша реальность многогранна. И мне нравится фиксировать этот объем, разбирать его, чтобы снова пересобрать в голове. 

Есть сайт, на котором можно выбрать белый шум для работы. Школа — детский гул, в котором невозможно разобрать речь. Чайки, кофейня… Есть мой любимый звук — играет какая-то группа. В комментариях все спрашивают, кто это, но нет ответа. Я даже думала рассказ об этом написать — о том, кто отправится на поиски этой группы. 

Мне нравится работать со звуком хотя бы в тексте. А Сашку я люблю. Я чуть ее не убила в финале. Потом подумала: «Ну за что? Пусть все будет хорошо». Это была бы немыслимая жестокость, сделать ее чуть ли не второй главной героиней, а потом так поступить с ней.

— Что бы вы посоветовали еще почитать и посмотреть, чтобы лучше понять роман «Золотой мальчик»? Может, вас что-то вдохновляло, когда писали?

— Референсы были, но только на первых этапах работы над романом. Мне сейчас смешно, но один из референсов — «Парфюмер» Патрика Зюскинда. У главного героя есть стремление к совершенству и бесконечный зов, его дар и проклятие. Эта тема звучит и в «Золотом мальчике».

Вторая книга — «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, меня привлекла магическая сторона истории. Но в этом романе много эстетства, для меня оно оказалось лишним, я его быстро отмела. А с «Парфюмером» еще пожила. 

Я много смотрела и читала про золото, Колыму. Но я не хочу это советовать. Не чувствую, что эти материалы помогут лучше понять роман. Я, скорее, посоветовала бы уехать в другой город и оказаться там без связи хотя бы на пять дней. Все сразу становится понятно.

^{Все фото в материале — из личного архива Екатерины}