В издательстве «Альпина.Проза» выходит переиздание романа Ксении Буржской «Пути сообщения». Первая часть разворачивается в Москве 1936 года, а вторая — в Москве 2045-го, и в каждой из эпох главные герои живут в мире на пороге катастрофы. Публикуем интервью с автором.

История прабабки, дневники и свидетельства

— Есть ли у ваших главных героинь — Нины из 1936 года и искусственного интеллекта по имени Нина из 2045-го — прототипы?

— У первой Нины был прототип — это моя двоюродная прабабка. Я фактически описала ее биографию. До определенного поворота сюжета все было правдой: моя прабабка жила в Москве, работала машинисткой в Наркомате путей сообщения и вышла замуж за такого мужчину, каким был Генрих Беккер из романа. Он тоже был этническим немцем.

Биография моей прабабушки меня всегда завораживала, мне хотелось написать о ней. Сохранилось много фотографий, они даже были на форзаце первого издания. Я восхищалась тем, какую жизнь она прожила, как выглядела. Я, к сожалению, совсем ее не помню — мне было четыре года, когда она умерла.

Форзац «Пути сообщения», Inspiria, 2023

Она прожила долгую жизнь. После смерти мужа у нее были какие-то романы, но подробностей я не знаю. В советское время никто не рассказывал о таком родственникам. Но до конца 1980-х она жила в Москве, и эта дача, которая описана в «Путях сообщения», тоже существует. В романе даже есть адрес — и он реальный. Родители продали дачу в 1990-е, но я все еще ее помню.

Когда писала роман, ездила навещать этот дом. Его значительно переделали, но он стоит.

Во второй части романа прототип Нины — это нейросеть Алиса. Я работаю с Алисой, мне хотелось написать роман в том числе и про искусственный интеллект. Конечно, в книге она больше похожа на человека, и в этом смысле более опасная. Но это сравнение нельзя воспринимать буквально — это антиутопия. 

— События в обеих частях романа происходят в одном и том же доме в Басманном тупике. Он важен для вас?

— Дом в Басманном тупике тоже существует. Это дом Обрабстроя, и он мне нравится. Внутри я была один раз — ходила на экскурсию в одну из квартир, когда писала роман. Я несколько лет жила в доме Корбюзье во Франции, они похожи. Мне нравятся дома-коммуны и близок конструктивизм.

Дом кооператива «Обрабстрой». Фотография © Ольга Алексеенко

Я выбрала этот дом, потому что он подходил мне по настроению. Кроме того, там действительно жили работники Наркомата путей сообщения. 

— Как вы писали о жизни в 1936 году? Какие книги, свидетельства помогли вам точно воссоздать эпоху? Может, есть реальные истории, которые прозвучали в романе или не вошли в него, но запомнились вам?

— Есть много книг, написанных в 1930-е годы. И в тот момент я читала всё, что написали Лидия Чуковская, Евгения Гинзбург, И.Грекова и так далее. Я изучала дневниковые материалы. Есть архивный проект, который собирает дневники обычных людей. Это был распространенный жанр — люди подробно писали о том, куда и зачем пошли. Я многое прочла и использовала, по таким заметкам легко представить, как выглядела Москва тех лет. В том числе этот роман — признание в любви Москве, она там не просто декорация, а участник событий.

Пушкинская площадь, 1930—1937 гг., Источник: Панов Иван Николаевич, архив Музея Москвы

В социальных сетях я искала людей, которые жили в то время. Так мне удалось найти несколько человек, которые в 1930-е были детьми, но что-то о том времени помнят. Одна из собеседниц подробно рассказала о елке в 1936 году и «шоколадных бомбах» — шарах из шоколада с деревянными игрушками внутри, советских «киндер-сюрпризах».

У меня были консультанты-историки, которые вычитывали текст романа, искали в нем несоответствия. Мы проверяли детали по документам, по историческим картам метро. Мне было важно, чтобы в книге все было точно. В числе консультантов даже был парфюмерный историк, которая рассказала, какие духи в то время продавались, в каких магазинах и сколько стоили.

Но, несмотря на все это, когда роман вышел, мне-таки написали комментарий об одной неточности — на станции метро, которую я описываю, в то время не было барельефа, о котором я пишу. Но все же «Пути сообщения» — художественное произведение.

«Лучший роман о любви в XX веке — “Мы” Евгения Замятина»

— Что помогло вам создать образ цифрового тоталитарного государства в 2045-м, какие антиутопии вы любите, на что вы опирались?

— С одной стороны, это было проще, потому что все антиутопии строятся примерно по одному принципу. Есть всего несколько сценариев: конец света, тоталитарное государство, эпидемия… И они всегда повторяются. Все антиутопии немного похожи друг на друга, это один и тот же сюжет, описанный по-разному. 

Детский сад завода «Мосэлектрик» на демонстрации, май 1931 г. Источник: архив Музея Москвы

Я считаю, что лучший роман о любви в XX веке — это «Мы» Евгения Замятина. Очень его люблю. И никогда не думала, что сама буду писать антиутопию. Мне казалось, что это сложно. Но тут все как-то само сложилось. 

Такой 2045-й год я представила легко. Цифровизация может пойти по разным сценариям, в том числе и по негативному. Хотя я абсолютный технооптимист и надеюсь, что этого не произойдет.

— Сильная история — об искусственном интеллекте, который обретает способность любить. Как вы думаете, в жизни это возможно?

— Я абсолютно уверена, что да. Есть ведь и люди, которым непросто это дается. Например, людям с расстройством аутистического спектра сложно понимать эмоции, им это объясняют словами. 

Нейросети тоже можно объяснить, какие существуют эмоции и как на них реагировать. По сути, это просто социальные маркеры. Если психологи обучают этому людей, то, конечно, можно научить и машину. Ведь что такое нейросеть? Это воссозданный алгоритм работы нейронов мозга. Я не врач и не ученый, но мне кажется, что описать в виде алгоритма можно примерно все. В том числе, написать алгоритм любви — если не в виде инстинкта и чувства, то в виде «эмоция — реакция». 

Финал для главных героев

— В романе есть образы и детали, которые появляются в обеих его частях: Сочельник, запах вереска, кошка… Это сделано намеренно? Есть ли ключ, который поможет читателю понять, почему две эпохи связаны? 

— Если честно, роман в первой версии назывался «Сочельник». Потому что он о предчувствии катастрофы и все признаки Сочельника появляются в истории. Но книга впервые выходила в марте, меня попросили придумать что-то другое. И новое название — «Пути сообщения» — мне тоже нравится.

Две истории ничем не объединены, кроме ощущения катастрофы. Поэтому и символов, которые повторяются, не так много. Они просто появляются в книге. В принципе, их можно не заметить.

— Что помогает человеку решиться спасти другого, а не самого себя, когда мир рушится?

— В моем романе, как сейчас модно говорить, это люди (и не люди) с привилегиями. У них были возможности и ресурсы, чтобы помочь кому-то, кроме себя. Им было не так страшно, как всем остальным. У них были силы и уверенность, что все получится, а это тоже немало. Скажем так: у великодушия была возможность. Но героини обеих историй не могли поступить иначе, потому что они были движимы чувствами. По-другому выразить свою любовь они не могли.

— Роман «Пути сообщения» впервые вышел весной 2023 года. В переиздании появилась новая глава — «Что дальше?». Почему она важна для вас? Вы знали, что финал будет именно таким?

— Обычно я оставляю открытые финалы. Мне хочется дать читателю право самому решить, что будет дальше. Это интереснее, чем когда тебе все объясняют, как в учебнике. Это как в кино выбирают актеров для экранизации твоей любимой книжки, а ты смотришь и говоришь: «Да они вообще не похожи на героев, которых я представляла!» Открытый финал — это свобода. Но когда вышла книга, люди спрашивали, что с героями произошло дальше, надеялись на чудо, и нужно было, чтобы я это подтвердила.

Спустя три года я решила написать дополнительную главу. Сначала это было продолжение только второй части романа. Я рассказала об этом в своем телеграм-канале. Меня тут же спросили: мы же узнаем про всех героев? Окей, пришлось написать про всех.